Фёдор Крашенинников - По тонкому льду

29. Не надейтесь на митинги

История России учит, что ожидание момента, когда режим развалится (или радикально трансформируется) под влиянием внутренних и внешних факторов, куда более результативная стратегия, чем легальная протестная активность.

Последний пример фактической смены режима – это приход к власти Путина и последующая трансформация им политической системы. В идеологическом смысле это был реванш всего того, что отвергалось при Ельцине и ранее, в ходе перестройки. Он оказался успешным не потому, что на честных выборах победил открытый и явный реваншист с обещаниями вернуть госрегулирование экономики, Крым и отрицание западных ценностей. И не потому, что реваншисты вывели на улицы городов России миллионы сторонников, – ничего такого в 1999 году не наблюдалось. Путин пришел к власти через кулуарные переговоры внутри элиты как преемник и продолжатель дела Ельцина. То, что он потом изменил векторы российской внутренней и внешней политики, – следствие принятых им и его окружением решений, а не результат политической борьбы за реабилитацию и частичную реставрацию СССР. Кто бы в середине 1990-х поверил, что лидером и знаменем реваншистов станут не Зюганов или Жириновский, а тогдашний заместитель Собчака? Не удивительно и то, что эти политики не заняли при реваншистском режиме видных постов.

Более ранний пример – крушение советской системы в 1991 году. Тут были и многосоттысячные митинги, и выборы президента России с победой не угодного Кремлю кандидата. Но эти события были не причинами, а следствием противоречий внутри высшей элиты СССР и объективных трудностей социалистической экономики. СССР вместе с КПСС рухнули не в результате всенародного возмущения или восстания, не в результате свободных и честных выборов.

Даже в событиях 1917 года массовые протестные акции стали предлогом для свержения монархии, а само оно фактически было осуществлено высшим политическим и военным руководством страны. После падения монархии уличная активность набрала обороты, чем в итоге воспользовались большевики. Но и в событиях октября 1917 года роль масс значительно преувеличена.

Единственный пример в русской истории, когда в революционном движении участвовали широкие народные массы, – революция 1905—1907 годов. Начавшись с Кровавого воскресенья – жестоко разогнанной массовой мирной демонстрации протеста под верноподданническими лозунгами, – она была жестоко подавлена и как таковая не привела к падению монархии.

Вывод: смена режима происходит только тогда, когда оппозиционно настроенная часть элиты в объективно сложный для него момент перехватывает рычаги власти, параллельно мобилизуя в свою поддержку часть активного населения и фиксируя победу на проводимых позже выборах или другими символическими действиями.

Это не призыв к отказу от протестной активности: исторические аналогии всегда условны и не дают практических ответов. Скорее это информация к размышлению для тех, кто возлагает слишком большие надежды на массовую протестную мобилизацию населения.

30. Почему не падают рейтинги

Откуда берутся запредельные рейтинги российской власти и почему они не падают даже на фоне ухудшающейся социально-экономической ситуации?

Система управления общественным мнением пока работает без сбоев: власть через все возможные каналы формирует удобную для себя проблему и точки зрения на нее, а потом торжественно занимает позицию, которая в рамках заданной ситуации заведомо вызовет наибольшее одобрение у населения, что и показывают потом данные опросов.

В нашей ситуации совершенно не работает базовая для политики демократических стран схема: сначала узнать, что думают люди, а потом сфокусироваться на их проблемах и предложить им альтернативные решения. На уровне бытовых и местных проблем схема еще востребована, но при обсуждении общенациональных политических вопросов совершенно бессмысленна: у придуманных государственной пропагандой проблем могут быть только ею же придуманные решения.

Так как государство само формирует повестку дня и задает векторы ее обсуждения и восприятия, оно всегда будет на три шага впереди тех, кто пытается формировать альтернативные стратегии по результатам опросов населения: когда внешние наблюдатели только начинают собирать информацию об отношении общества к той или иной проблеме, власть уже работает над созданием новой ситуации.

Самый наглядный пример – ситуация с Крымом. Надо ли напоминать, что ее вообще не было в повестке дня до известных событий в Киеве? Все прошлые годы идея о присоединении Крыма к России была маргинальной, большинство населения России даже не задумывалось, чей Крым и как к этому относиться. Год назад Крым был не просто введен в актуальную повестку дня, но сделан ее ключевым пунктом. В итоге именно Крым стал точкой консолидации значительной части общества вокруг власти.

В менее глобальных ситуациях власть действует аналогично. Возьмем выборы губернаторов. Общество узнает о них тогда, когда власть уже выбрала удобное для себя время их проведения, скорректировала законодательство с учетом своих актуальных потребностей, тщательно проработала сценарии победы нужного кандидата вплоть до подбора «спойлеров» и утверждения медиапланов. Для оппозиции подготовка к выборам начинается с критическим отставанием – что некоторым образом тоже является частью победной стратегии власти.

Приходится признать, что переиграть власть на ее поле и по ее правилам невозможно. Изменить сложившуюся ситуацию если и можно, то только созданием альтернативных повесток дня и навязыванием своих сюжетов, которые власть не может заранее предвидеть, но на которые вынуждена будет реагировать. Именно этим отчасти можно объяснить турбулентность 2011—2012 годов: власть вовремя не оценила возможности Интернета как альтернативной площадки консолидации общества вокруг волнующих его проблем, и это привело к формированию общественных сил, на какой-то момент переигравших власть. Недоработка была исправлена быстро и эффективно, что отбросило нынешний уровень противостояния власти и оппозиции на уровень 2009—2010 годов.

К счастью для власти, системно и методично никто не занимается поиском новых пространств борьбы и неожиданных ходов. Поэтому власть может чувствовать себя спокойно: рейтинги будут оставаться запредельными, пока ресурсов будет хватать на поддержание в рабочем состоянии аппарата агитации и принуждения.

31. Вопросы идеологии

В эти дни 98 лет назад началась Февральская революция, ставшая прологом ко всей истории современной России. Пришедшие тогда к власти либералы и умеренные левые наивно полагали, что сумеют договориться, консолидировать общество вокруг революционных ценностей и совместно повести Россию по европейскому пути. Эйфория быстро рассеялась. Стало понятно, что никакой общей платформы, общего понимания, что делать, попросту нет. Возникший идеологический вакуум и колоссальный запрос общества на перемены открыли путь к власти леворадикальным фанатикам, у которых, как они сами верили и убеждали сограждан, давно были готовы ответы на все сложные вопросы. В итоге мы оказались там, где оказались.

Слово «идеология» у многих и сейчас вызывает негативные эмоции, как в конце 1980-х. Но отрицание идеологии, сочиненной придворными политтехнологами и старательно навязываемой по госканалам, приводит и к одному негативному эффекту: нежеланию общественности, оппонирующей власти, систематически заниматься идеологическим конструированием. Ситуация, когда реальность опровергает фундаментальные лозунги нынешней власти, буквально обязывает российскую оппозицию предложить свои варианты роли и места России в настоящем, будущем и даже прошлом (истолкование прошлого у нас традиционно очень важно). Запрос на альтернативные сценарии развития и новую парадигму существования страны и общества объективно существует; работе в этом направлении ничто не может помешать: идеологическое конструирование лежит вне досягаемости госинститутов и контролирующих органов.

Но видим ли мы усилия на этом поприще? Единственным влиятельным оппозиционером, кто пытается формулировать программные идеи, остается Михаил Ходорковский. Остальные признанные и самоназначенные вожди оппозиции ограничиваются интервью и публицистикой по текущим поводам. Идеологические дискуссии не выходят за рамки перепалок в блогосфере и соцсетях, что минимизирует их теоретическую и содержательную ценность.

Никакого общего комплекса текстов, идей и понятий, который мог бы стать фундаментом конструирования будущего для общества, пока не существует (либо соответствующие тексты и идеи не кодифицированы). Нет и общепризнанных механизмов для обмена и накопления подобных идей и проектов. Власть осознанно прилагает усилия, чтобы за ее спиной никто ни с кем ни о чем не договаривался. Но и вожди нашей оппозиции боятся писать и публиковать пространные идеологические и программные тексты. Возможно, они опасаются кого-то от себя отпугнуть и упустить призрачный шанс на объединение вокруг себя всех (что все равно невозможно). Возражение, что детализация своих воззрений на настоящее и будущее страны станет предлогом для новых атак со стороны власти или оппонентов из своего же лагеря, нелепо: атаки в любом случае будут, поводы всегда найдутся.